解放军文职招聘考试темной дали вижу Южные горы.

 Рву хризантему там у забора, к востоку; В темной дали вижу Южные горы.

 

«У восточного забора» поэтому означает: у куртины хризантем, пышно к этому времени расцветающих.

Господин и госпожа узнали об этом наконец предостаточно, и вот однажды, в то время как обе девушки сидели за шахматами, незаметно и неожиданно для них вошла госпожа, которая взглянула в лицо Фэн и сказала в крайнем изумлении:

–          И действительно, это подруга моей дочери! Слушай, – обратилась она к дочери, – у тебя в комнате есть такая чудесная подруга – нам обоим с отцом это же одна радость… Почему, скажи, ты нам не сообщила об этом раньше?

Девушка тогда довела до сведения матери мнение на этот счет Фэн.

–          Вы дружите с моей дочерью, – обратилась теперь госпожа к Фэн, – это нам доставляет наивысшую радость и утешение. Чего же это скрывать?

У Фэн стыд и замешательство покрыли все щеки… Она молчала и только теребила свой поясок…

Госпожа ушла, и Фэн стала прощаться. Фань изо всех сил старалась ее удержать… Наконец она осталась.

Однажды вечером вдруг она, вся расстроенная и растерянная, вбежала и залилась слезами.

–          Я ведь твердила тебе, – говорила она, плача, – что мне не стоит здесь оставаться… Вот и пришлось на самом деле сегодня нарваться на этакий позор!

Вся в испуге Фань бросилась ее расспрашивать.

–          Только что я сейчас вышла, так сказать, переменить платье, как некий молодой человек грубо подошел ко мне и стал от меня, знаешь, требовать… К счастью, мне удалось убежать, а то если б так вышло, то что у меня было бы за лицо и глаза после этого?

Фань расспросила подробно, как он выглядит, и стала извиняться.

–          Не нужно это считать чем-то особенным, – говорила она. – Это мой глупый брат. Вот ужо я пойду и скажу маме: она его проучит палкой!

Фэн стала твердо и определенно прощаться, чтоб уйти, но Фань все упрашивала ее подождать, когда рассветет.

–          Дядин дом, – говорила она, – всего ведь пол-аршина отсюда. Стоит только дать мне лестницу, и я перелезу через стену!

Фань, зная, что ее не удержать, послала двух служанок перелезть с ней через стену и проводить ее в дорогу. Прошли они с половину ли, как девушка простилась с ними, отослала их и пошла одна.

Служанки пришли домой, а их барышня легла ничком на постель и стала горевать и грустить, словно потеряла супруга.

Прошло еще несколько месяцев. Однажды служанка Фаней по каким-то делам была в селе, лежавшем к востоку от города, и, возвращаясь вечером домой, повстречала девушку Фэн, которая шла в сопровождении старухи. Служанка обрадовалась ей, поклонилась и стала спрашивать о здоровье. Фэн тоже грустным-грустным голоском осведомилась, как живет ее барышня. Служанка ухватила ее за платье и сказала:

–          Третья барышня, вы зайдите к нам. Наша барышня смотрит и ждет вас – вот-вот умрет!

–          Я тоже все думаю о сестрице, – говорила Фэн. – Только мне бы не хотелось, чтобы дома знали. Придешь домой, открой дверь сада – я сама и приду!

Служанка, вернувшись, доложила своей барышне. Та обрадовалась и сделала, как было сказано. Глядь – а Фэн уже в саду. Как увиделись они, так и стали говорить, что называется, о «разлуке беспредельной». Нить за нитью так и вили свою речь, не ложась спать. Наконец увидя, что служанки уже крепко уснули, Фэн встала и улеглась на одной подушке с Фань.

–          Я, конечно, знаю, – шептала она ей втихомолку, – что ты еще не помолвлена и что при твоей красоте, при твоем уме и при вашем богатом доме нечего беспокоиться о том, что не найдется тебе знатного жениха. Однако юношей в шелку да в атласе, высокомерных и заносчивых, нечего считать. Если уж ты хочешь себе настоящую, прекрасную пару, то уж позволь попросить тебя не рассуждать о том, беден он или богат. Фань нашла это справедливым.

 

«В давние годы место там было для встречи…  Ныне ж не то: стал там молитвенный дом».

 

–          Завтра усердно попрошу тебя дать себе труд поехать разок, и я дам тебе поглядеть на молодого господина, отвечающего твоим желаниям. Я, видишь ли, с малолетства начитана в книгах гадателей по лицу человека и очень даже не шатка в понимании их.

Рано утром Фэн ушла, условившись ждать Фань в буддийском ланьжо^[1]. Фань, действительно, приехала туда, а Фэн была там уже давно. Осмотрели все кругом, и Фань пригласила девушку сесть с ней вместе в повозку. Сидя рука об руку, они выехали за ворота и увидели студента, лет семнадцати – восемнадцати, одетого в холщовый халат без всяких украшений, но статного, рослого по виду и фигуре. Фэн, тихонько указывая на него, шепнула:

–          Это, я тебе скажу, талант для Сада Кистей^[2].

Фань бегло оглядела студента, и Фэн простилась с ней.

–          Сестрица, – сказала она ей при этом, – ты вернись первая, а я приду сейчас же за тобой.

Под вечер она действительно явилась.

–          Я только что ходила, как говорят, «за вещью по цвету», искала и спрашивала самым подробным образом. Этот человек оказался моим земляком Мэн Аньжэнем!

Фань, зная, что он беден, не сочла дело вообще возможным.

–          Сестрица, – сказала Фэн, – зачем и ты тоже падаешь в человеческие мирские чувства? Если этот человек будет всегда беден и ничтожен, я должна буду выковырять свои зрачки, чтобы они больше не смотрели в лицо судьбы ученых, что на виду у всей Поднебесной.

–          Как же быть-то? – спрашивала Фань.

–          Я хочу, – отвечала Фэн, – чтобы ты мне дала какую-нибудь вещь, с ней в руках я могла бы с ним условиться и дать ему торжественное обещание.

–          Что это ты, сестрица, так уж заторопилась? – останавливала ее Фань. – Отец и мать у меня еще живы. Если они не согласятся, то как же тогда-то быть?

–          Если так поступать, то я, действительно, боюсь, что они не согласятся… Однако если твоя воля тверда, то жизнь или смерть разве могут отнять ее у тебя?

Фань упорно не считала это возможным.

–          Да, – говорила на это Фэн, – женщиной уже владеют брачные оковы, а бесовские силы все еще не исчезли. Вот поэтому я и явилась, чтобы отблагодарить тебя за прежнюю ко мне любовь. Позволь, значит, с тобой здесь проститься, а ту шпильку с золотым фениксом, что ты мне подарила, я возьму с собой и подарю ему, вопреки твоей воле.

Только что Фань хотела предложить поговорить ей об этом еще раз, как Фэн уже вышла за дверь.

В это время студент Мэн был беден, но обладал большими способностями и лишь хотел еще начать выбор подруги. Поэтому, ему было уже восемнадцать лет, а он все еще не сватался. В тот самый день он вдруг увидел двух красавиц, вернулся домой и предался тайным мечтаньям. К концу первой стражи Фэн постучала к нему в ворота и вошла. Он зажег огонь и узнал ту, которую видел днем.

Обрадовался и стал задавать ей вопросы.

–          Моя фамилия Фэн, – отвечала она, – я подруга Одиннадцатой Фань.

Студент был страшно рад. Некогда тут было расспрашивать о подробностях. Он быстро подошел к ней, обхватил и стал обнимать. Фэн сопротивлялась.

–          Я не Мао Суй, – заявила она. – Я Цаоцю Шэн212. Одиннадцатая барышня желает связать себя с вами вечною любовью и просит меня быть между вами, как говорится, льдом213.

Студент был изумлен до крайности и не верил. Тогда Фэн достала булавку и показала ему. Студент был вне себя от радости и поклялся так:

–          Если она дала себе труд полюбить меня до такой степени, то я, не получив ее, Одиннадцатой барышни, пусть лучше до конца жизни буду холостым!

Фэн затем ушла. Рано утром студент пригласил соседнюю старуху явиться к госпоже Фань. Госпожа нашла, что он беден, и даже вовсе не стала говорить с дочерью, а сейчас же отослала сваху.

Барышня, узнав об этом, потеряла в сердце своем всю надежду и глубоко вознегодовала на Фэн за то, что та ее обманула. Однако золотую шпильку вернуть было трудно. Только и оставалось, что поклясться на смерть.

Прошло еще несколько дней. Сын одного местного магната стал искать сватовства, но, боясь, что дело не сладится, пригласил быть сватом уездного правителя.

В данное время этот магнат был в силе, и господин Фань в душе своей его боялся. Он спросил об этом дочь. Та стала невесела. Стала ее расспрашивать мать. Она все время молчала, ничего ей не сказав, и только появились слезы. Затем она послала кой-кого шепнуть госпоже, что, если то не будет студент Мэн, она до смерти не выйдет ни за кого замуж.

Господин Фань, узнав об этом, рассердился еще больше и окончательно обещал магнату. Мало того, подозревая, что дочь имеет по отношению к студенту тайные намерения, он тут же выбрал счастливый день и торопил с окончанием всех обрядностей.

Разгневанная девушка перестала принимать пищу, целыми днями только и делала, что лежала уткнувшись.

Накануне дня, когда молодой должен был встретить свою жену, она вдруг поднялась, взяла зеркало и стала делать туалет. Мать ее в душе уже ликовала, как вдруг вбежала прислуга, сообщая, что молодая барышня удавилась.

Весь дом был в испуге и в слезах… Горько каялись, но догнать уже было нечем. Прошло три дня, и девушку похоронили.

С тех пор как студент Мэн получил от старухи соседки, как говорится, свой мандат обратно, он пришел в ярость и досаду – хотел даже покончить с собой. Однако издали и обиняками он стал разузнавать и расспрашивать, без всяких оснований надеясь вновь вернуть дело. Когда же он дознался, что у девушки есть уже повелитель, то огонь гнева загорелся в сердце, и все его мечты разом оборвались.

Через короткое время он услыхал о, так сказать, «яшме погребенной и духах зарытых»214, и весь в грусти скорбел о погибшей, досадуя, что не умер вместе с красавицей.

Под вечер он вышел из дому, думая, что ему удастся воспользоват